2014
5
В детстве у моей мамы был голубой дневник. В мягкой, с мраморным рисунком обложке и потрепанными уголками.
А забирать она не хотела из-за опухоли на личике и кривых ножек, которыми меня наградила природа. Тогда, в 1972, на свет появился ребенок с утопленными в головку глазками и огромным носиком.
Мама ждала здорового малыша. А родился я. Мне кажется, она о чем-то догадывалась, потому что когда роды закончились, первое, что спросила мама у врача, был не пол новорожденного, а все ли с ним в порядке. “Нет, — ответила доктор. — У него шишка на лице и искалеченные ножки”. Тогда ей так и не показали меня, забрав в отделение интенсивной терапии. Потом, когда на меня посмотрел папа и описал матери, они вместе плакали.
“Он наверное умрет,” — сказала мама.
“Нет, он слишком сильный и здоровый. Поэтому без вариантов,” — возразил отец.
Мама отказывалась на меня смотреть в течение недели. Потом собралась с духом и пришла с медсестрой ко мне в бокс. Когда она заглянула в манеж, где я лежал, то сказала, что не будет меня забирать домой.
Позже она напишет в голубом дневнике: “Мне хотелось, чтобы он умер. Я сказала в больнице, что мне мой ребенок не нужен и что я не заберу его ни при каких обстоятельствах. Я ничего не чувствовала к этому ребенку”.
Впоследствии мать стала регулярно навещать меня, но о том, чтобы забрать меня домой, речи еще не было. Однажды после такого визита в момент отчаяния она честно призналась сестре: “Он так уродлив!”
В конце концов она примирилась с моей внешностью и сумела отделить шок от необходимости растить ребенка, которому не очень повезло со здоровьем. Зерна отошли от шелухи, и она сумела разобраться со своими чувствами. В одно прекрасное утро родители собрали четырех моих братьев и сестер и на семейном совете задали вопрос: “Забирать домой малыша или нет?” И вот все дети один за другим согласно закивали. Рубикон был перейден.
К моменту, когда мне исполнилось 10, я отчасти понимал, какие чувства испытывала моя мать, когда увидела меня в роддоме. Время от времени я просил ее почитать что-нибудь из “книжки про то, как ты не хотела меня забирать домой”. Мои родители поговорили со мной честно и откровенно о моей внешности и о своих чувствах в момент моего рождения. Тот разговор стал ключевым в вопросе моего становления в мире.
Но окончательно я так и не понял их до тех пор, пока не родилась моя первая дочь, когда мне было 30. Тогда я осознал по-настоящему, через что пришлось пройти моей маме. Моя жена была беременна, а я страшно боялся, как бы моя внешность не досталась ей по наследству. Внутри меня жила такая гремучая смесь напряженного ожидания, отчаяния, страха и любви к ней, еще не родившейся, что и передать трудно! Единственным человеком, с кем я мог бы обо всем этом поговорить, была моя мать. Но она уже 5 лет как умерла к тому моменту.
Но память о ней помогла мне найти в себе силы принять внутри тот факт, что она может родиться “такой”. И раз она приняла меня, то и я смогу принять свою дочь. Урок, который я извлек, заключался в том, что наши дети не всегда рождаются безупречными. С годами даже самые хорошие природные данные поизносятся. Они рождаются такими, какими они есть — красивыми, разными, сложными, а порой и “испорченными”. Безупречность приходит после. Она приходит, когда мы принимаем их красоту и “некрасивость”, положительные и отрицательные качества и стараемся сохранить для нашей личной истории каждое их достижение, каждый день и пишем обо всем этом в голубые дневники.
А забирать она не хотела из-за опухоли на личике и кривых ножек, которыми меня наградила природа. Тогда, в 1972, на свет появился ребенок с утопленными в головку глазками и огромным носиком.
Мама ждала здорового малыша. А родился я. Мне кажется, она о чем-то догадывалась, потому что когда роды закончились, первое, что спросила мама у врача, был не пол новорожденного, а все ли с ним в порядке. “Нет, — ответила доктор. — У него шишка на лице и искалеченные ножки”. Тогда ей так и не показали меня, забрав в отделение интенсивной терапии. Потом, когда на меня посмотрел папа и описал матери, они вместе плакали.
“Он наверное умрет,” — сказала мама.
“Нет, он слишком сильный и здоровый. Поэтому без вариантов,” — возразил отец.
Мама отказывалась на меня смотреть в течение недели. Потом собралась с духом и пришла с медсестрой ко мне в бокс. Когда она заглянула в манеж, где я лежал, то сказала, что не будет меня забирать домой.
Позже она напишет в голубом дневнике: “Мне хотелось, чтобы он умер. Я сказала в больнице, что мне мой ребенок не нужен и что я не заберу его ни при каких обстоятельствах. Я ничего не чувствовала к этому ребенку”.
Впоследствии мать стала регулярно навещать меня, но о том, чтобы забрать меня домой, речи еще не было. Однажды после такого визита в момент отчаяния она честно призналась сестре: “Он так уродлив!”
В конце концов она примирилась с моей внешностью и сумела отделить шок от необходимости растить ребенка, которому не очень повезло со здоровьем. Зерна отошли от шелухи, и она сумела разобраться со своими чувствами. В одно прекрасное утро родители собрали четырех моих братьев и сестер и на семейном совете задали вопрос: “Забирать домой малыша или нет?” И вот все дети один за другим согласно закивали. Рубикон был перейден.
К моменту, когда мне исполнилось 10, я отчасти понимал, какие чувства испытывала моя мать, когда увидела меня в роддоме. Время от времени я просил ее почитать что-нибудь из “книжки про то, как ты не хотела меня забирать домой”. Мои родители поговорили со мной честно и откровенно о моей внешности и о своих чувствах в момент моего рождения. Тот разговор стал ключевым в вопросе моего становления в мире.
Но окончательно я так и не понял их до тех пор, пока не родилась моя первая дочь, когда мне было 30. Тогда я осознал по-настоящему, через что пришлось пройти моей маме. Моя жена была беременна, а я страшно боялся, как бы моя внешность не досталась ей по наследству. Внутри меня жила такая гремучая смесь напряженного ожидания, отчаяния, страха и любви к ней, еще не родившейся, что и передать трудно! Единственным человеком, с кем я мог бы обо всем этом поговорить, была моя мать. Но она уже 5 лет как умерла к тому моменту.
Но память о ней помогла мне найти в себе силы принять внутри тот факт, что она может родиться “такой”. И раз она приняла меня, то и я смогу принять свою дочь. Урок, который я извлек, заключался в том, что наши дети не всегда рождаются безупречными. С годами даже самые хорошие природные данные поизносятся. Они рождаются такими, какими они есть — красивыми, разными, сложными, а порой и “испорченными”. Безупречность приходит после. Она приходит, когда мы принимаем их красоту и “некрасивость”, положительные и отрицательные качества и стараемся сохранить для нашей личной истории каждое их достижение, каждый день и пишем обо всем этом в голубые дневники.
А ЧТО ВЫ ДУМАЕТЕ ОБ ЭТОМ?